Константин (Минятов), мученик (1918)
Константин Минятов родился 11 мая 1874 года в городе Орле в семье капитана артиллерии Александра Викентиевича и его супруги Александры Константиновны Минятовых. Происходил из дворян Ковенской губернии, отец его был католиком, а мать православной; младенец был крещен в Крестовоздвиженской православной церкви в городе Орле с именем Константин.Вскоре отец скончался, и мать вышла замуж за статского советника Рупасова, владельца имения Глинки при станции Жуковка Риго-Орловской железной дороги. Семья впоследствии переехала по месту службы отчима в Ташкент, и Константин, начав учиться в 1883 году в Ташкентской гимназии, из-за переезда семьи окончил в 1892 году Орловскую гимназию и поступил в Санкт-Петербургский университет, где учился сразу на двух факультетах на естественном отделении физико-математического и на юридическом. Будучи студентом, Константин женился на девице Надежде, дочери священника Павла Николаевича Ягодовского. В 1893 году Константин был командирован Санкт-Петербургским обществом естествоиспытателей на Соловецкую биологическую станцию, тогда же он посетил с научными целями Германию, Данию, Швецию и Норвегию.
В университете молодой человек увлекся народническими социалистическими идеями, почти целиком захватившими тогда учащуюся молодежь; он писал в то время супруге: Считал бы для себя высшим счастьем, какое только возможно для человека, принести себя в жертву за народное освобождение. Он завел знакомство с рабочими брянского завода и ремесленниками в Орле. В своих разговорах со всеми этими ремесленниками и рабочими я старался, говорил он впоследствии на допросе, будучи привлеченным к ответственности, освещать их общественное положение с точки зрения, принципиально враждебной их хозяевам, указывал им на организацию в запрещенные законом временные и постоянные союзы, как на единственное средство к улучшению условий существования, сообщал им о всех доходивших до меня сведениях о стачках, протестах, демонстрациях и вообще проявлениях массового движения рабочих против хозяев в России и Европе и, наконец, собирал сведения о фактических условиях их труда в заведениях их хозяев с целью выяснить впоследствии себе и им наилучший и наипрактичнейший способ организации и протеста.
В 1894 году Константин Минятов был привлечен к следствию по делу Партии народного права, организованной в 1893 году в Саратове, но уже в 1894 году из-за вмешательства полиции прекратившей своей существование. В 1895 году он был отчислен из Санкт-Петербургского университета за участие в студенческой агитации в пользу подачи петиции на высочайшее имя о пересмотре университетского устава 1884 года, но продолжил слушание лекций с осени 1895 года по весну 1896 года в Казанском университете. В 1895 году полиция установила за ним негласный надзор. В 1896 году Константин Александрович выехал в свое имение, где на его средства был приобретен ротатор и отпечатаны две брошюры и воззвания к московским рабочим. В ноябре 1897 года он выехал в Германию и поселился в Берлине, слушая лекции и пользуясь указаниями профессоров местного университета, предпринимая в каникулярное время поездки в другие государства Западной Европы, Балканского полуострова. В ночь на 12 декабря 1897 года полиция произвела обыск у супруги Константина Александровича, Надежды, по делу О московском рабочем союзе. У нее были найдены письма мужа, из которых стало очевидно его увлечение марксистской литературой, а также и то, что он, бывая в Петербурге, Орле, Варшаве и Берлине, искал знакомства с тамошними нелегальными кружками и вращался среди лиц политически неблагонадежных как писалось о нем в полицейском отчете.
Вызванная на допрос, Надежда Павловна виновной себя не признала. После обыска и допроса она уехала на родину, поселившись в доме отца священника в Комаровке, и была поставлена под надзор полиции.
26 декабря 1898 года Надежда Павловна выехала вместе с детьми к мужу в Берлин. В 1899 году она была подчинена гласному надзору полиции на два года с правом проживания вне столиц, столичных губерний и университетских городов. С этого времени она была вместе с мужем объявлена в розыск и как только 24 марта 1900 года въехала в пределы России, то была тут же задержана и препровождена к отцу священнику в село Комаровку.
Живя за границей, Константин Александрович увидел, что то западное общество, которое образованные русские люди считали своим наставником и дорогим учителем, поклоняясь ему как кумиру, вовсе не было, как ожидалось ими, столь радикально-революционным и отнюдь не преследовало широких преобразовательных целей, как это виделось студенческой молодежи из университетов России. Оказавшись в Германии и вспомнив свою жену и тестя-священника Павла Ягодовского и то, чем живет русский народ и насколько для него важно православие, Константин Александрович как будто очнулся и, придя подобно блудному сыну в себя, стал регулярно посещать посольскую церковь в Берлине, настоятелем которой был тогда выдающийся пастырь протоиерей Алексий Мальцев. Но путь в Россию, где его ждало уголовное наказание, был закрыт, и его супруга, Надежда Павловна, уговорила его направить письмо правительству и просить о помиловании.
В сентябре 1900 года Константин Александрович направил письмо товарищу министра внутренних дел князю Святополк-Мирскому с просьбой, чтобы по возвращении в Россию быть судимым не исключительно на основании лишь уже пережитых увлечений. Эта просьба была подкреплена ходатайствами обер-прокурора Святейшего Синода Константина Победоносцева и настоятеля посольской церкви протоиерея Алексия Мальцева, что давало некоторую надежду на благоприятный исход. 22 сентября 1900 года при въезде в Россию Константин Александрович был арестован и 23-го и 25 сентября допрошен.
После допросов он был освобожден и в жандармском отделении ему даны были словесные обещания, позволяющие надеяться не только на благоприятный приговор, но и на возможность кончить прерванное русское университетское образование.
В октябре 1900 года Константин Александрович подал прошение министру народного просвещения с просьбой разрешить окончить в России образование и вознаградить громадный ущерб, нанесенный мне и моей семье, писал он, моими собственными увлечениями, оторвавшими меня от возможности найти помещение своим силам и возможностям.... Прося, чтобы ему было дано разрешение окончить университет, он писал: Из провинциальных университетов я просил бы указать мне по меньшей мере такой, который не лежал бы вне черты исторической и народной Руси, как Юрьевский, Варшавский, Одесский, Томский, и где, кроме естественного и юридического факультетов, я мог бы найти возможность заниматься русской историей, филологией, археологией, церковной историей и богословием... В настоящую минуту взгляд и намерения мои могут... внушать менее опасений, чем взгляд девяти десятых учащейся русской молодежи.
В действительности единственными против меня уликами были два-три письма ко мне, писала она властям, из которых можно было только заключить, что муж мой и его знакомые не скрывали от меня своих собственных конспиративных начинаний и иногда просили о таких услугах, исполнение которых само по себе еще нисколько не доказывало бы моего единомыслия с ними. Если бы производство дознания по политическим делам открывало бы больший простор для самозащиты и стремилось бы уяснить себе не одни улики, но хоть отчасти и саму личность обвиняемого, мне было бы очень нетрудно показать, как мало вяжется с представлением о каком-нибудь участии в конспиративной деятельности вся моя тогдашняя жизнь в деревне, среди бесчисленных забот о хозяйстве и о детях, вдали от всяких городских вопросов, среди простых, богомоливых и трудящихся людей. Тогда и все, в чем я могла бы быть обвинена, оказалось бы низведенным до простой терпимости к... своему мужу и ко всему тому, в чем ему хотелось тогда видеть свою деятельность. Едва ли нужно говорить, как близко граничит подобная терпимость с тем недонесением, которое, в применении к мужу, самый строгий закон не вменяет в преступление. Но как бы то ни было, приговор по этому делу состоялся, и я отбыла уже почти весь срок наказания совершенно безропотно, так как нисколько не хотела отделять себя от той судьбы, которая ожидала мужа по возвращении из-за границы. Муж мой, однако, в это время успел радикально измениться, а вместе с ним изменилась и его судьба...
При таком существенном изменении к лучшему судьбы моего мужа мое собственное положение административно ссыльной утрачивает в моих глазах всякий смысл и становится очевидной ненормальностью. Я никогда не разделяла его прежних, страстно односторонних, искусственных и нетерпимых взглядов и, наоборот, узнаю свои верования во многом, что составляет основу его теперешних воззрений и симпатий. Самое письмо его к товарищу министра есть столько же дело моей совести, сколько и его собственной и поэтому должно отразиться не только на его собственном, но также и на моем, вернее, нашем общем положении . В 1902 году Надежда Павловна была освобождена от гласного надзора полиции.
Окончив университет, Константин Александрович поселился в Москве, заняв должность присяжного поверенного. После пережитых испытаний и переосмысления прошлой жизни, он стал глубоко церковным человеком. Его дочь в начале Великого поста 1914 года, пересылая фотографию отца брату в Санкт-Петербург, писала: Посылаю тебе портрет папы, снятый на пятый день его поста. Он до сих пор ничего не ест и не пьет, кроме дистиллированной воды (уже семь дней)... и... страшно похудел...
Летом 1917 года, после того как в стране вслед за Февральской революцией началась разруха, Константин Александрович переехал вместе с семьей в Тюмень. После прихода к власти большевиков, некоторые из которых были соратниками его по прошлым заблуждениям, Господь дал ему возможность не только на словах подтвердить истинность своего прихода к вере, но и свидетельствовать о Христе мученической кончиной: он был убит за то, что вошел в состав церковной делегации для переговоров с большевиками об условиях освобождения из заключения великого святителя и христианского исповедника епископа Тобольского и Сибирского Гермогена.