Календарь

Месяцеслов

Праздники

Покровитель

Соборы святых

Святые на всякую потребу

Словарь терминов

Календарь

Месяцеслов

Праздники

Покровитель

Соборы святых

Святые на всякую потребу

Словарь терминов

Илия (Четверухин), пресвитер, священномученик (1932)

Смотреть иконы святого Илии

Житие

Священномученик Илия родился 14 января 1886 года в Москве в семье Николая Михайловича и Марии Николаевны Четверухиных. Николай Михайлович был сыном учителя, выходца из солдатского сословия; по окончании учительской семинарии он более 45 лет прослужил учителем; в последние годы жизни он преподавал русскую словесность в Военно-фельдшерской школе в Лефортове; за многолетнюю преподавательскую деятельность он получил орден Святого Владимира IV степени, дававший ему право на вступление в дворянское сословие, но в дворянство он записываться не стал.
В 1904 году Илья окончил с золотой медалью 2-ю мужскую гимназию на Разгуляе в Москве и поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Здесь он глубоко заинтересовался вопросами духовной жизни. Чтение духовных книг привело его к серьезным размышлениям о смысле человеческой жизни. Впоследствии в одной из своих проповедей он рассказал, как еще девятнадцатилетним студентом читал труды святителя Феофана Затворника, которые его потрясли до глубины души. Вся жизнь должна быть перевернута до дна. Постоянно надо помнить Бога, чему содействует непрестанная молитва. И вместе с тем он стал думать не только о себе, но и о других никто в бабки и в лапту не играет религиозно, воспитатели молитвы Иисусовой не читают. А дальше на улице и везде во всей Руси люди, чуждые христианского духа. Илья спросил у священника, как же спасаются. Священник ответил: Предоставь всех Богу и не суди, а заботься о себе.
В 1906 году на первой неделе Великого поста Илья Николаевич поехал в Гефсиманский скит с надеждой побывать у старца, иеромонаха Варнавы (Меркулова). Отец Варнава назначил ему исповедь на утро пятницы. Исповедовав Илью Николаевича и еще двух монахов, отец Варнава отправился исповедовать в дома призрения Кротковой в Сергиевом Посаде. После исповеди он вошел в алтарь, опустился на колени перед святым престолом и отдал Богу свою праведную душу. Так Илья Николаевич, едва узнав старца, потерял его.
8 мая 1906 года Илья Николаевич поехал в Зосимову пустынь к иеромонаху Алексию (Соловьеву). Он довольно долго беседовал со старцем и исповедался у него с семилетнего возраста, как требовал того отец Алексий у всех, кто просил его принять в число духовных детей. Отныне я беру вас в свое попечение, сказал старец, я должен буду ответ за вас давать на Страшном Суде, но вы должны мне за то обещать полное со своей стороны послушание.
Интересы духовные и религиозные стали с этого времени для Ильи Николаевича преимущественными, и он, оставив университет, летом 1907 года сдал экстерном экзамены за весь курс Духовной семинарии и поступил в Московскую Духовную академию. Поселившись в общежитии, он сразу же подружился со многими студентами; среди них были Николай Звездинский[1], Сергий Садковский[2] и Владимир Троицкий[3].
6 февраля 1908 года Илья Николаевич обвенчался с Евгенией Леонидовной Грандмезон, на свадьбе Сергий Садковский и Николай Звездинский были у него шаферами. Впоследствии у Ильи Николаевича и Евгении Леонидовны родилось шестеро детей. После свадьбы, в тот же день вечером, они выехали в Сергиев Посад и, отстояв на другой день литургию в Лавре, отправились в Зосимову пустынь, где встретились с отцом Алексием. Благословив и поздравив их, батюшка дал им большую просфору и сказал: Я вам не желаю ни богатства, ни славы, ни успеха, ни даже здоровья, а мира душевного. Это самое главное. Если у вас будет мир вы будете счастливы. Их приезд в монастырь и говение отец Алексий очень одобрил и сказал им: За то, что первые дни после брака вы посвятили пребыванию в монастыре и говению, вас Господь благословит и никогда не оставит.
В 1911 году Илья Николаевич окончил Духовную академию со степенью кандидата богословия. Тема его кандидатской работы была Жизнь и труды аввы Исаака Сирина. В этом же году Илья Николаевич был рукоположен в сан священника и первое время служил в храме при Ермаковской богадельне в Сокольниках. В начале 1919 года Ермаковская богадельня была большевиками закрыта, а вместе с нею закрыта и вскоре разрушена церковь, и отец Илия остался без прихода. Весной 1919 года скончался настоятель храма Николы в Толмачах протоиерей Михаил Фивейский, и отец Илья пожелал служить в этом храме, главным образом потому, что здесь в течение двадцати восьми лет в сане диакона служил его духовный отец иеросхимонах Алексий. Главный престол храма в честь Сошествия Святого Духа на апостолов, южный придел святителя Николая, северный Покрова Пресвятой Богородицы.
Став настоятелем Николо-Толмачевского храма в 1919 году, отец Илья нашел его в бедственном положении. Богатые прихожане, бывшие раньше благотворителями храма, или умерли, или в связи с гражданскими смутами уехали, а в их домах поселилась беднота. Диакон и псаломщик уволились. Не было ни дров, ни муки, ни свечей, ни деревянного масла для лампад, ни церковного вина. Первую зиму храм не отапливался и внутри искрился от инея. Богомольцев почти не было. Но все же всегда находилось немного муки, масла и вина, и служба не прекращалась. Отец Илья решил служить каждый день. Службы проходили благоговейно, торжественно, спокойно и строго. Отец Илья прилагал много усилий, чтобы каждое слово, произнесенное в алтаре или на клиросе, дошло до молящихся.
Постепенно в храм стало приходить и приезжать все больше людей. Появились помощники и помощницы. Особенно привлекала личность священника его доброжелательность, ум, всесторонняя образованность и личное обаяние. Исповедь отец Илья проводил на клиросе, исповедуя индивидуально и обстоятельно, часто предлагая советы и поучения. И постепенно сложилось общество людей, любивших и уважавших друг друга, привязанных к храму и к своему духовному отцу. Все прихожане с радостью принимали участие в уборке и украшении храма, в пении и чтении. Аналои с книгами стояли уже не на клиросе, а в храме, так как священнику хотелось, чтобы как можно больше молящихся участвовало в богослужении.
Протоиерей Илья так описывал в 1924 году положение в храме в письме к епископу Звенигородскому, викарию Московской епархии Николаю (Добронравову), прося наградить наиболее усердных прихожан: Скоро будет пять лет, как я поступил в Толмачевский приход. Трудно мне было начинать свое здесь служение. В первый же год я остался один из причта. Один из псаломщиков умер, другой перешел в богатый приход, диакон уехал в хлебородные губернии и принял там сан священника, просфорня отказалась печь просфоры и уехала из прихода, трапезника, сторожа и звонаря не было при самом моем поступлении. Бог не оставил меня и расположил сердца прихожан помочь мне. Прихожане звонили на колокольне, убирали улицу около храма, пекли просфоры, читали и пели в храме. И приходская жизнь в Толмачах не только не погасла, а разгорелась, не умерла, а расцвела.
Пение в храме было заведено простое, обиходное, без вычурности. Чтение было неспешное, четкое и громкое. По возможности полно соблюдался богослужебный устав, так что даже жившие по соседству старообрядцы стали заходить в храм. Проповеди отец Илья произносил не только за литургией, но и за каждой почти службой. Иногда это было слово на прочитанный евангельский или апостольский текст или ответы на вопросы прихожан. В этих случаях отец Илья, не готовясь заранее, приникал на несколько минут головой к святому престолу и выходил на амвон. Говорить он мог и час, и полтора. Речь его лилась свободно, слова звучали ясно и убедительно. Они доходили до всех присутствующих в храме и глубоко проникали в их души. Перед праздниками и постами темой проповеди становилось событие предстоящего праздника. Ради сознательного восприятия заранее раздавался текст предстоящей службы. Отец Илия не забывал напоминать прихожанам, чтобы благодарили Бога за все за себя, за других, за полученные блага: здоровье, имущество и тому подобное.
В одной из проповедей отец Илья сказал: Некоторые говорят: мы не решаемся говеть, потому что боимся не оправдать доверия Господа, так как, получив прощение и милость Божию, опять будем оскорблять Его и только большее осуждение соберем на свою голову; лучше уж совсем воздержаться от причастия, не обманывая Господа. Но такой взгляд заключает в себе противоречие.
Говорящие так, ожидают чуда, которого не требует от них Господь: они хотят сразу после исповеди и Святого причастия сделаться совсем другими, чтобы зло уже не притягивало их, а добро влекло к себе и чтобы творить его без всякого труда. Но это будет насилие над человеческой грешной природой, если человек без всякого труда сделается хорошим, и никакой цены в глазах Божиих иметь не будет. Господу важно наше доброе произволение, наше желание встать на путь добра. Он никогда насильно не заставляет человека идти по этому пути.
Но скажут: мы имеем доброе желание исправиться, и в соединении с благодатью Божией это желание должно произвести перемену в нас, отчего же мы этой перемены не видим? Отчего мы остаемся такими же грешными после таинства покаяния и причащения, не чувствуем никакой перемены к лучшему? Но это говорит нетерпение. Невозможно требовать сразу перемены всего существа; греховные навыки, страсти не могут сразу покинуть душу.
Эта перемена происходит постепенно, медленно, незаметно для самого человека. Семя брошено в землю, и человек спит, и встает ночью и днем, и как семя всходит и растет, не знает он (Мк.4:27). Целая жизнь нужна, чтобы выросло это семя и стало крепким деревом. Может быть, тайна сроков нашей жизни обусловлена ростом этого дерева. Господь как бы стоит над нами и следит за тем, как развивается этот пока еще слабый росточек под действием благодатной влаги и тепла; и когда он вырастет и укрепится, Господь и прекращает жизнь нашу.
Мы должны верить в свое спасение. И наше доброе желание, наша вера, с которой мы подходим к Святой Чаше, наши молитвы все это не пропадает даром, все это сохраняется и собирается в глубине нашего естества, где происходит зарождение нового человека. Пусть этот человек еще мал, еще младенец, который не может пока шевелить ручками и ножками, который живет еще внутриутробной жизнью в утробе нашего духа, но важно, что этот младенец родился, важно, что у нас есть способность жить вечной жизнью, и эта способность, эта жизнь поддерживается в нас Святой Церковью. Таинства, молитвы, посты все это составляет питание нового человека, который растет и развивается, может быть, незаметно для нашего взора. И если после раздражительности, злобы к родной матери, например, или иных чувств ветхого человека вдруг является нежность к ней, то это уже не ветхий человек говорит, а это начинает шевелиться новый человек. Царство Божие наследует новый человек, который откроется в нашем естестве после смерти.
В то время как в храме шла глубокая духовная жизнь и преображение душ человеческих и возносились горячие молитвы к Богу о мире и благополучии родной страны, напротив церкви дверь в дверь в здании бывшей церковноприходской школы, превращенной в клуб имени Карла Маркса, велась антирелигиозная пропаганда: провозглашались и развешивались лозунги, призывающие к насилию и диктатуре. Под церковные праздники устраивались антирелигиозные мероприятия, и тогда навстречу крестному ходу двигалось шествие с богохульными транспарантами, в адрес молящихся неслись насмешки и ругань, а в священника бросали камни.
В эти годы в связи с декретом о всеобщей трудовой повинности священник и его жена обязаны были устроиться на работу, так как служба в церкви таковой не считалась. Отец Илья устроился научным сотрудником в Третьяковскую галерею, а Евгения Леонидовна стала работать делопроизводителем во Всеобуче. Священник и его жена рано утром уходили в храм, затем в должность, затем снова шли в храм и уже после этого домой.
В 1923 году власти арестовали отца Илью и он был заключен в Бутырскую тюрьму по обвинению в распространении контрреволюционных слухов, касающихся отношения властей к Патриарху Тихону. В тюрьме священника продержали три месяца. Вернувшись из тюрьмы, отец Илья рассказывал, как они молились в камере, как вызывали людей ночью и днем на допрос, этап или освобождение, как талантливо и задушевно пела шпана. Отец Илья, живший до этого в замкнутом, тихом мире, окунувшись в кипящий котел человеческих страданий, вышел из тюрьмы потрясенным. Особенно его поразила личность епископа Луки (Войно-Ясенецкого) святителя и врача.
Одним из пристрастий священника была тогда любовь к книгам. У него была собрана огромная и бесценнейшая библиотека. Здесь были книги и духовного, и светского содержания, старообрядческие рукописи, книги на греческом, фолианты с гравюрами, журналы и альбомы литографий. Всякую лишнюю копейку отец Илья употреблял на покупку ценных и редких книг. Всякий раз, когда отец Илья уходил на книжные развалы или на склады, оставшиеся от Афонского подворья, он возвращался со связками книг. Супруга с упреком говорила ему, что семье нечего есть. На это отец Илья, оправдываясь и возражая, говорил: Ты только посмотри, что я принес! Это же мне очень нужно! Я об этой книге еще в академии читал! Ей же цены нет!
В начале 1924 года власти предложили отцу Илье оставить храм или уйти с работы в Третьяковской галерее. Священник пришел домой расстроенный, а его жена перекрестилась и с облегчением сказала: Слава Богу, Илюша! Наконец-то ты не будешь раздваиваться, а станешь настоящим батюшкой! С этого времени священника записали в лишенцы, лишив каких бы то ни было гражданских прав. В соответствии с этим отобрали в доме часть комнат, а оставшиеся две обложили громадным налогом. Но на помощь пришли прихожане, которые всячески стремились облегчить жизнь семьи. Одна из них вспоминала об этом периоде своей жизни и о семье священника: Батюшка служил тогда в храме в Толмачевском переулке. Приход был маленький, доходов никаких, и немалой семье батюшки жилось трудно. Все мы старались облегчить им жизнь, но средств у нас в то трудное время было мало.
В Толмачевском храме службы были ежедневно. Утром литургия, вечером всенощная, которая затягивалась до девяти часов, так как батюшка сам канонаршил стихиры, а после службы нередко толковал нам тексты из Священного Писания, разъяснял, приучал нас понимать и любить богослужение или читал творения святых отцов.
Дорогой нам Толмачевский храм, сиявший мрамором и чистотой, озаренный мерцанием лампад, был до того холодный, что к концу службы ноги примерзали к полу и еле двигались. Счастливое, незабываемое время! Матушка была неленостной помощницей батюшки. Она ежедневно утром и вечером была в храме. Получив музыкальное образование и обладая хорошими музыкальными способностями, матушка и читала, и пела, и регентовала. Часто, перекрестившись, она произносила с благоговением: Слава Богу за всё! Все беды, все испытания она принимала, как из рук Божиих, с верой и покорностью воле Божией.
Храм святителя Николая в Толмачах закрыли сразу же после главного храмового праздника Дня Святого Духа 24 июня 1929 года. Сын отца Ильи Серафим так рассказал об этом событии: Это не произошло внезапно. На Пасхе пришли какие-то люди из Третьяковской галереи и сказали, что общее собрание сотрудников галереи постановило потребовать закрытия Николо-Толмачевской церкви и передать это здание галерее для расширения экспозиции. Пришедшие, вполне интеллигентного вида люди, благожелательно советовали сразу же согласиться с решением собрания и не протестовать, не заниматься бесполезными хлопотами. Они давали понять, что храм ожидает неплохая участь, ведь он попадает в культурные руки.
Среди сотрудников галереи, живших по соседству, было немало давних прихожан нашего храма, которые, плача, признавались священнику, что, по немощи человеческой, по боязни, они тоже голосовали за.
Услыхав тягостное, но неудивительное по тем временам сообщение, отец Илья и приходской совет решили сделать все от них зависящее, чтобы отстоять храм, а там да будет воля Божия! Было подано заявление в Моссовет, потом апелляция в Президиум ВЦИКа. Каждый день усиленно молились о сохранении дорогой святыни. Приглашенный фотограф запечатлел на память вид главного иконостаса, приделов, росписи, сфотографировал и священника, произносящего поучение. Заснял группу прихожан во главе с ним у северной стены главного храма и вид на колокольню. Господь решил по-своему, и хлопоты не увенчались успехом везде было отказано.
Однажды, когда отец Илья вернулся из храма от литургии, в дверь постучали. Вошедший сказал, что он просит священника открыть храм и достать опись имущества, так как пришла комиссия принимать храм. Священник перекрестился, послал меня к матушке Любови за ключами, взял большие конторские книги, где были записаны иконы, облачения, утварь, книги и лампады, принадлежащие храму, и пошел на паперть. На ступенях, ведущих к храму, стояли незнакомые люди, вошедшие вместе с нами в отпертые матушкой Любовью двери. Не все из них сняли кепки.
Отец Илья после этого неделю лежал с сердечным приступом; новый владелец, люди, обязанные по долгу службы ценить и хранить красоту, быстро расправились с приобретением. Опустошили внутренность, сняли не только кресты, но и купола, и даже барабаны, разбили на куски певучие колокола, а потом разобрали до основания дивную, стройную колокольню. И вместо всяческой красоты остался на этом месте безобразный, лишенный жизни обрубок.
Оправившись после болезни, отец Илья стал служить в храме святителя Григория Неокесарийского на Полянке, куда перешли и его духовные дети. В этих обстоятельствах отцу Илье пришлось встретить 20-летие своего служения Церкви. Духовные дети собрались в доме у священника, и был зачитан благодарственный адрес, ими составленный, в котором, в частности, говорилось: Сегодня исполнилось 20 лет со дня принятия Вами, дорогой батюшка, благодати священства, наполнившей Вас своими дарами, которые Вы свято храните в своей пастырской деятельности.
Сегодня в тесном кружке духовных детей, живущих под Вашим руководством, нам хочется сказать только об одном наиболее важном: руководстве и воспитании нас, Ваших больших возрастом, но малых духовным разумом детей, в духе Христовом. К каждому и в каждом случае Вы подходите особенно. Как апостол Павел говорил о себе, что он всем бых вся (1Кор.9:22), так же можно сказать и про Вас. Кто бы ни пришел к Вам, с чем бы ни пришел, каждый находит отклик на всякую свою заботу или печаль. Иному нужна строгость, иному утешение, и каждому Вы даете именно то, что нужно ему.
Где, в каком храме можно видеть, чтобы священник, не жалея себя, исповедовал с утра до полудня и вечером до поздней ночи, как Вы?
Всех нас Вы знаете почти как самого себя. По лицу, по одному только выражению, даже только по тому, кто как подходит под благословение, Вы узнаете, в каком кто находится состоянии, и соответственно тому и сами отвечаете, как нужно, на это, как мы того заслуживаем. Вы не только заботитесь о нас, как родной отец. Там, где Вы не можете помочь делом, там помогает Ваша молитва. И невольно со всеми огорчениями и горестями мы прибегаем к Вам, потому что у Вас всегда находим участие, а главное молитвенную помощь. Как часто бывало, что, когда Вы особенно пожалеете и помолитесь, приходило облегчение, отходила неприятность, проходило нездоровье.
Даже вне храма, вне Вашего дома, на службе, в общении с миром везде за нами следуют Ваши молитвы и невидимой броней одевают нас.
Много говорили Вы и говорите нам о любви к Богу и людям, но не только словами Вы учите нас, но и самым своим примером. Может быть, первое время в Толмачах многим из нас непонятны были слова о любви к ближним и мало говорили душе. Теперь же, когда мы узнали Вашу любовь, совсем иначе звучат те же слова. С Божией помощью и Вашими молитвами мы, бывшие некогда чужими, стали теперь близкими и родными между собой людьми.
На следующий день отец Илья остановил одну из своих духовных дочерей, которая была составительницей текста, и сказал ей: Знаешь, этот адрес потряс меня до глубины души. Ведь здесь сказано всё, больше уже нечего говорить, всей моей деятельности здесь подведен итог, теперь осталось только написать надгробную эпитафию.
Спустя год после этого отец Илья был арестован. Случилось это так. Некоторые из духовных детей священника работали в институте методов внешкольной работы. 23 сентября 1930 года в этом институте было проведено собрание, посвященное докладу о вредительстве в рабочем снабжении. После доклада была принята резолюция с требованием смертной казни для политических врагов. От сотрудников института потребовали, чтобы все проголосовали. Верующие женщины воздержались от голосования. Одна из них, Мария Ивановна Михайлова, заявила, что общее собрание не суд, что она против того, чтобы судить кого-либо, против смертной казни и вообще против насилия и суровых мер. Администрация института приняла решение об исключении ее из института. Однако нашлись верующие и не верующие, но сочувствующие ей люди, и они стали хлопотать перед властями о восстановлении справедливости, доказывая, что увольнение было незаконным. Тогда ОГПУ решило арестовать женщин и вместе с ними арестовать их духовного отца протоиерея Илью, а также наказать некоторых, помогавших им хлопотать, уволив их с работы.
26 октября 1930 года власти арестовали протоиерея Илью и он был заключен в Бутырскую тюрьму. Евгения Леонидовна вспоминала об аресте мужа: За ним пришли поздно ночью. После краткого обыска наши гости собрались уходить. Когда батюшка совсем оделся, я сказала, что теперь надо помолиться. Они не протестовали, стояли без шапок. Я прочитала молитву, поклонилась в землю своему дорогому, он меня благословил, я его перекрестила и поцеловала.
Все вместе вышли из дома. Я его спросила: Что ты сейчас чувствуешь? Глубочайший мир, ответил он. Я всегда учил своих духовных детей словом, а теперь буду учить их и своим примером.
В тюрьме отец Илья был помещен в небольшую общую камеру, где было столько людей, что на полу между нар лечь было негде, и первое время он спал на заплеванном, грязном полу под нарами. Через некоторое время ему уступил свое место на верхних нарах один добрый юноша. Место было очень узким, всего в одну доску, рядом с парашей. В тюрьме шпана сразу же обворовала священника.
Дело отца Ильи вел сотрудник секретного отделения ОГПУ Брауде, который настойчиво добивался, чтобы священник оговорил себя и других, подтвердив следственные домыслы, будто бы он состоял вместе с духовными детьми в контрреволюционной монархической организации.
Отвечая на его вопросы, отец Илья сказал, что он священник тихоновского толка, с заграницей никакой связи не имеет. От всякой политики отошел. Как человек верующий, с коммунизмом я идти не могу. Идеи монархизма в настоящее время мне кажутся нелепыми. Вредительство я считаю подлостью; если человек не согласен с политикой советской власти, он должен говорить прямо. На эту ложь нет Божьего благословения. Михайлова подошла ко мне уже после своего выступления на митинге по поводу вредителей. Пришла и рассказала об этом. Она сказала, что выступила так, потому что это собрание и темы о вредительстве были для нее неожиданными и она была не подготовлена. Михайлова моя духовная дочь и руководствовалась моим мнением, поэтому она и обратилась ко мне после своего выступления. Я ей ответил, что нельзя смешивать духовную жизнь с политикой. Голосуя против, она выступит против государства, и поэтому ей не нужно было этого делать. Больше у нас разговора с Михайловой на эту тему не было.
По окончании следствия сотрудник секретного отдела ОГПУ Брауде в обвинительном заключении написал: По имеющимся в 5-м отделении секретного отдела ОГПУ проверенным сведениям, эта правая группировка педагогов, собираясь нелегально на частных квартирах, обсуждала создавшееся положение и решила выступить в защиту Михайловой, использовав этот инцидент для антисоветской агитации и борьбы с советской властью части сотрудников института.
Предпринятыми 5-м отделением секретного от